Наши собственные - Страница 4

Юра и Пинька тоже были обижены за Таню. Они с удовольствием оставили бы одну эту «принцессу», но она как раз дорисовывала восклицательный знак (и делала это, по правде сказать, превосходно). Ну, наконец, кончила и бросила кисточку.

— Теперь можно вешать? — спросил Юра.

Лиля уже уселась на диван и снова взялась за книгу:

— Пожалуйста.

— А ты нам разве не поможешь?

— Нет. Мне доктор запретил всякое физическое напряжение.

— А как же?.. Нам вдвоем не справиться.

— Не знаю, — прозвучал равнодушный ответ.

— Да ну ее! — зашептал Пинька ошеломленному Юре. — Сами справимся. Перед всякой девчонкой еще унижаться! Давай бери!

Мальчики подтянули к стене столик, поставили на него табуретку, на табуретку — маленькую скамеечку. Все это сооружение скрипело и качалось, и верный Пинька должен был подпирать его спиной, как каменный Атлант.

Юра — далеко не спортсмен — кое-как еще взобрался на скамеечку, но дальше оказался совершенно беспомощным. Он то балансировал на одной ноге, то хватался за стену, то испуганно поглядывал вниз и никак не мог прикрепить плакат.

Лениво волоча ноги, в комнату вошел Леша.

Приходилось ли вам видеть, как люди переезжают на новую квартиру? Все таскают вещи, суетятся, хлопочут, что-то прибивают, самые маленькие ребята несут горшки с цветами, овчарка охраняет вещи, сложенные на улице, и вдруг из уютной корзиночки выпрыгивает раздобревший пушистый кот. Он презрительно смотрит на всю эту суетню, ни в чем не собирается принимать участия и только недовольно поводит ушами, раздраженный шумом и беспорядком. Вот так вошел и Леша.

— Леша, помоги! — крикнул Юра, чувствуя, что он вот-вот свалится с заоблачных высот.

— Нашел дурака!

— Как тебе там, Юматик? — жалобно спрашивает Пинька. — Держишься?

— Неуютно как-то наверху. Дай молоток.

— На.

— А гвозди?

— Держи.

Кое-как приспособившись, Юматик начинает прибивать плакат. «Строительные леса» качаются. Пинька краснеет от напряжения, а на его поднятое кверху лицо сыплется то известка, то гвозди.

Пинька с ужасом думает, — чего доброго, на него свалится и молоток, но он верный друг и не оставляет Юматика в беде.

Леша, засунув руки в карманы и широко расставив ноги, то и дело покрикивал командирским голосом:

— Не так, Юрка! Выше, теперь ниже! Пыхтишь, как паровой молот, крыса маринованная! Левей, левей!

— А теперь как? Прямо? — с надеждой спросил Юра и, откинувшись назад, сокрушенно пробормотал: — Крен двадцать пять градусов. — От огорчения или от крена он пошатнулся, уронил молоток, гвозди, плакат и свалился к ногам огорченного Пиньки.

— Теперь великолепно, — иронически похвалил Леша.

И Пинька, глядя на Юру, который, морщась, растирал ушибленные места, изменил своему другу.

— Эх ты, шляпа! Надо бы сразу Хорри позвать. Хорри! Хорри!

Хорри вошел мягкими неслышными шагами, молча оглядел ребят, вспрыгнул на стол, быстро и ловко прибил плакат и привел все в порядок.

— Молодец! — бросила Лиля и в первый раз за день приветливо улыбнулась.

— Благодарю вас, мадемуазель, — раскланялся Леша, — благодарю за похвалу. Он герой! Гвоздь вбил!

Хорри даже не посмотрел на кривляющегося Лешу и вышел из комнаты.

Юра возмутился:

— Ты полегче, Лешка, — говорит он, наступая на него с кулаками. (И верный Пинька следует за ним шаг за шагом). — Сам только ругаться да командовать умеешь.

— Ну и очень хорошо, что умею… как папа… Мой папа, ого, как ругает служащих! Он директор!

Лиля с любопытством рассматривала Лешку, как индейского петуха или заморского попугая.

— Директор чего?

— Универмага. А твой?

Лиля пожала плечами.

— Если тебе так интересно, — заведующий…

— У… мелочь! — свистнул Леша. — Заведующий? Чем?

— Кафедрой, — спокойно ответила Лиля.

И тут Юра, ученый Юра, не выдержал и показал Леше язык:

— Что, съел?

Вот-вот готова была вспыхнуть драка, но тут часы пробили два.

Бой часов был слышен и во дворе, где Хорри подметал дорожку, и на террасе, где Василий Игнатьевич и девочки вешали гирлянды, и в спальне, где Таня убирала постель Лили, и достиг ушей Анны Матвеевны.

— Два часа! — закричала старушка. — Через час все будут здесь, а у нас еще ничего не готово. Скорей! Скорей! Таня! Хорри! Девочки!

И что был утренний аврал по сравнению со смерчем, шквалом, штормом, который начался сейчас! Даже одноглазый петух не выдержал и, боясь, что его заставят что-нибудь делать, забился под террасу.

Только Лиля по-прежнему сидела на диване и спокойно читала книжку.

2. Тревога

Час проходил за часом.

Стыли в кухне на столе румяные пирожки; вкусный парок от них становился все слабее и слабее.

Поднявшийся ветер, врываясь в окно, трепал кумачовый лоскут с радушной надписью: «Добро пожаловать!»

А никто не жаловал…

В чисто прибранном доме делать было нечего, оставалось только ждать, а ждать становилось с каждой минутой все скучнее и скучнее.

По тщательно подметенным и посыпанным золотистым песком дорожкам не только бегать, но и ходить Хорри не разрешал, — пусть остаются нарядными к приезду. За празднично накрытый стол Анна Матвеевна не усаживала, а он манил своей хрустящей скатертью, белыми салфетками, цветами… Да и время обеда давно прошло.

В кухню никто не допускался, а оттуда неслись такие вкусные запахи!

Ребята слонялись без толку по начищенному и надраенному, как боевой корабль, дому. Пинька залез на крышу и чувствовал себя «впередсмотрящим», Муся и Катя то и дело выбегали на крыльцо; Таня не отходила от своего окна, а Юра бродил сосредоточенный и употреблял огромные усилия, чтобы не позволить себе начать очередной, совершенно уже отчаянный опыт.