Наши собственные - Страница 33

К оглавлению

Старушка недоверчиво поджала губы.

Дядя Миша оглядел ребят и покачал головой:

— Вот вы какими стали… Хуже, чем мы думали… Да, трудно вам…

— Ой, плохо, Михаил… — запнулась Анна Матвеевна.

— Иванович… Иванович…

— Иванович, очень плохо, совсем извелись ребята. Уж мы ждали-ждали…

— Так… так… Ну вот что: мы решили вас отсюда забрать.

Ребята сгрудились около дяди Миши, а он продолжал: — Гитлеровцы в этом лесу появились. Хотели мы вас завтра увести, а теперь вот из-за Сергея на два — три дня задержаться придется. А пока, — дядя Миша оглядел ребят, — вы хлеба в дорогу и нам и вам напеките, мы вам муку принесем…

— А дым? — спросил Леша хмуро. — Мы печку не топим, дыму боимся.

— Как дым замаскировать, я вас научу. Да и печь будете ночью, все не так видно.

И только тут все вдруг зашумели, обрадовались. Обрадовались, что, наконец, пришли друзья, что, наконец, они не одни, а вместе со всеми, со своим народом; а вместе уже не страшно.

Вот дядя Миша и кто-то еще будут думать о них, ребятах. Да, наверное, думали уже. Не они ли присылали и хлеб, и мясо, и лекарство, которое поставило на ноги Мусю?

Дядю Мишу окружили, старались до него дотронуться, погладить по плечу, прижаться к руке. Только Хорри, сжавшись в комок, сидел в углу, и ребята не окликали его, не звали порадоваться вместе.

— А я мастерица хлебы печь, — улыбалась и гордилась Анна Матвеевна. — Во какая мастерица; уж я спеку, уж вы увидите!

— Мы вам много напечем, — утверждала Таня.

— Главное вы мне Сережу сохраните; это такой человек, такой драгоценный человек!

— Мы все сделаем, все, что нужно, всем поможем, — перебивали друг друга ребята.

— О товарище Сергее вы не беспокойтесь, — сказала Анна Матвеевна, — мы хорошо за ним ухаживать будем.

Дядя Миша поглядел на взволнованные лица, на преданные глаза и усмехнулся.

— Ладно, ребятки, я вам верю, вижу, какие вы. Только это не шуточное дело.

— Мы знаем, — сказала Таня, хотя она еще ничего не знала. Узнать ей пришлось позже.

— Ну, до свиданья, ребята, мне сейчас идти надо.

Дядя Миша снова вскинул на плечо обе винтовки.

И тут ребята налетели на него с вопросами, цеплялись за него, удерживали за руки, не давали уходить.

— Дядя Миша, постойте, — говорила Таня, — расскажите нам, что кругом делается, ведь мы как в клетке, как слепые.

— Михаил Иваныч! Война скоро кончится? — настойчиво спрашивал Василий Игнатьевич.

— Да скажи ты, друг ты мой, — где-то наши теперь воюют? — заглядывала ему в лицо Анна Матвеевна. — Скоро ли сюда вернутся? Москва как?

— А Ленинград? — спросил Гера, подумав о Лиле.

Дядя Миша посуровел.

— Милые вы мои, не так все это легко и просто. Сейчас мне спешить надо, а завтра к ночи я опять у вас побываю, тогда и поговорим обо всем.

Лица у ребят вытянулись. Но делать нечего.

— Вы, честное пионерское, завтра придете? — спросила Муся, прильнувшая к руке дяди Миши.

— Честное пионерское! До завтра, ребята!

— Дядя Миша, — остановила его на пороге тихим вопросом Таня, — а вы… ничего не слышали о… моей маме… она в городе.

Дрогнули уголки губ у дяди Миши. Он порывисто обнял Таню за плечи.

— Мы в городе не бываем, девочка. Но мы постараемся узнать…

Таня молча опустила голову.

— До свиданья, ребята.

И вот он сошел со ступенек, свернул куда-то направо, и вот его уже нет, не видно, не слышно, как будто не было, как будто и не приходил. На мгновение у всех сжалось сердце. Но там, в старой баньке, лежит товарищ Сергей. И завтра они все будут печь хлеб; и, значит, дядя Миша вернется; и, значит, они не одни; и, значит, горевать не надо!

23. В старой баньке

День прошел в томительном ожидании. Работа валилась у всех из рук. Почему-то дела оказывались во дворе или у ограды. Но прокатилось румяное, облитое росой утро. Прошел томительный жаркий полдень. И вот уже солнце стало садиться за лес, освещая сосны красным огнем, а дяди Миши все не было.

Лиля сидела в баньке, Таня носила туда, таясь между кустами, чай, кашицу, лекарства…

Товарищу Сереже не становилось лучше. Он по-прежнему горел, бредил, иногда вскрикивал. Лиля смачивала его горячие губы холодной колодезной водой, клала лед на голову, благодарная незнакомому главврачу, который предусмотрительно еще зимой приказал набить ледник.

И ночевала Лиля в баньке. Пришла домой только поесть да помыться.

Гера глядел, глядел, да и предложил ей:

— Давай я посижу. Вон ты какая стала.

— Какая? — вдруг улыбнулась Лиля.

— Ну… худая, что ли, бледная очень.

— Плохая?

— Ну, почему же плохая? Совсем не плохая… а… — окончательно смутился Гера, — да ну тебя!

— Ну, какая из тебя сиделка! Ручищи огромные, сапогами брякаешь, повернешься в баньке — вся банька разрушится. Нет уж, давай я сама. Вот Тишка меня веселит.

А Тишка и впрямь от Лили никуда; ходит за ней, как собачонка, и все мурлычет — утешает.

Сизые сумерки уже заполнили усадьбу, когда откуда-то, совсем с другого конца, совсем не от калитки, появился дядя Миша и с ним еще один человек. У каждого было по заплечному мешку. Они прошли в комнаты, и сразу двери за ними закрыли и опустили занавески; и Костик стал обходить дом — сторожить. Хорри присоединился к нему, хотя никто не просил его об этом.

— Вот вам мука и мясо, — сказал дядя Миша, опуская мешки на пол. — А это доктор; он пройдет сейчас к Сереже. Кто у него дежурит?

— Лиля.

— Ну, он ей все расскажет.

Анна Матвеевна отвела доктора в баньку, а дядя Миша продолжал разговор с ребятами.